В половине шестого организм-таки выбросил меня из узенькой 70-сантиметровой кроватки, из-под байкового одеяльца к «удобствам». Поскользнувшись на затянутой ледком лужице, я так и не смогла вымыть руки: кран в умывальнике схватился льдом. Зубы, которые я с вечера (в темноте, на морозе, у того же умывальника) почистить не рискнула, выстукивали: лучше бы нас почистили вчера.
Накануне муж сказал: как это похоже на нашу первую поездку за границу!
Я от всей души согласилась.
Мы отправились за машиной в Европу в девяносто лохматом году. Ржавый «Фиат», купленный за полторы тыщи долларов, казался нам верхом комфорта. Но главным впечатлением было другое.
Это был другой мир. Тут говорили на непонятном языке, радовались иным ценностям, презирали непостижимые для нас вещи. Там была непривычная еда, отличные от наших культурные обычаи, и люди там были совершенно другие. И в воздухе была разлита абсолютные сытость и безопасность, удивляющие визитеров из голодной России времен перестройки и перестрелки.
И в этой поездке мы окунулись в параллельный мир. Такой же удивительный, как дельфиний язык.
Такой же иной, как Европа для советского человека.
Здесь «спасибо» – неприличное слово, а «прелесть» – ругательное. Похвалив что-то «прелестная вещь» — я попала впросак: прельстил Адама кто? Прелесть — это инструмент прельстителя… «Спасибо» — слово вообще недопустимое. Здесь говорят: Спаси Господи. И начинаешь задумываться, действительно, «Спаси бо…» — кто же это придумал сократить Бога?
Здесь поздравляют с причастием и сочувствуют по искушении диавольском.
Здесь все понимают, кто такой схиархимандрит и почему рясофорный не носит мантии.
Оказывается, «матушкой» можно называть только настоятельницу, а монашек — «мать» или «сестра». Надо взять благословение на то, чтобы искупаться в святом источнике, и подождать, пока пожелают «Ангела в дорогу». Здесь нормально — плакать у иконы и «зависнуть» в молитве посреди разговора. И дико — закурить или чихнуть не перекрестив рта. Пение вдалеке? Будь уверен, поют молитву. Гам какой-то? Это пришельцы из иного мира, гастарбайтеры в спецовках, катят бетономешалку.
А в воздухе разлиты такая тишина и покой, такая благость, что удивительны для визитеров из страны, где из окон несется «Полюбила рэкетёра Ксюша» и «Шумел камыш», люди говорят друг с другом на языке такой-то матери, а атмосфера состоит из смеси перегара с выхлопныи газами.
А здесь поют птицы и белки прибегают полакомиться орешками в смешной домик на дереве. Тут звонят колокола и все улыбаются друг другу: «Христос Воскресе!»
Мать Феодосия сказала: «За преступления против людей сажают в тюрьму. А мы заключили себя в тюрьму сами – за преступления против духа. Мы приговорили себя к пожизненному заключению, к покаянию и трудничеству». Страшно было это слышать.
Матушка Ангелина благословила сфотографировать Христа в темничке.
Урок матушки Феодосии из Параскево-Вознесенского храма.
Господь — пастырь. Мы — овцы. А овец знаете как пасти? Овцы вообще ж ничего не понимают, право слово, бараны. Их же если за пятки собаки кусать не будут, они до ближайшего оврага только и дойдут, а там и свалятся…
«Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро», — сказал поэт. Теперь только я, как мне кажется, поняла, зачем Господь терпит дьявола. Овцам не обойтись без того, чтоб их за пятки кусали. Они ж тупые, как бараны…
Послушали мать Феодосию о появлении этого храма. Да мать Феодосия прежде чем что-то рассказать — все вопросы задавала. Ну прям экзамен по закону Божьему! Взмолились в конце концов: про храм бы что-то… Но запомнилось только про какого-то солдата — у которого заболели ноги, и лекари ему сказали: пропало твое дело, останешься обезножевшим, а потом он увидел в тонком сне, как ему говорит женщина в голубом: там-то есть яма, в ней вода, на дне икона, обещай достать икону, и поставить часовню, и ноги пройдут. Три раза видел он сон: ну, и пообещал, ноги прошли. Сделал. Но помещик, владелец земли, совсем этому не обрадовался — что толпы пошли по его полям… ну вестимо конфликт.. икону помещик отдавал в соседние храмы, а она потом сама возвращалась обратно… словом, построили монастырь. Потом его разорили — в 18м году пришел некий Царев и устроил здесь свое царствование. Много сестер погибло. Иные стали медицинскими. Кто-то ушел. Иконы расстреливали. И смеялись Христу в темничке: ну что, если ты царь, давай, спаси своих слуг! Чисто неблагоразумный разбойник на Голгофе…
Каким дивом я взяла благословение на то, чтоб искупаться в источнике — уму непостижимо. Моей воли тут явно не было совершенно — просто так получилось. Но куда деваться! Уже матушка Ангелина благословила. Уже я и крест ее поцеловала — два раза…
Когда-то в бане вылили мне на голову ведро ледяной воды. У меня схватилось дыхание — думала, тут и умру. С тех пор холодрыги этой как огня избегала. И на тебе!
В источник святой Параскевы спустились вдвоем с сестричкой Евгенией. Та молилась — а я боялась. И то, что трижды окунулась — теперь мой подвиг навеки! Таки продышалась, а думала, и не смогу. Замерзла!!!! на улице плюс два, в воде плюс четыре. А чего, не май месяц…
Отогрелась в машине. Отправились в Санаксарский мужской монастырь. Километров через 120 оттаяли и ноги…
Прибыли в четвертом часу — в 6 служба, а ужин после девяти. Поехали покушать в соседний городок Темников. Почти пятьсот лет ему, маленький, мелкоэтажный, беленые купеческие домики… В лучшем кафе городка пережила практически культурный шок.
Греческий салат с голландским сыром! и жареная форель с кетчупом!
Муж очень забавлялся, напоминая, как утром я счастливо назавтракалась монастырским хлебом, щедро намазанным деревенской сметаной и черносмородиновым вареньем. И довольна была! Но это действительно несопоставимая пища. В монастыре позавчерашний кусок хлеба куда вкуснее кафешной форели. Да еще и с кетчупом… Не зря говорят, что молитва при приготовлении пищи «усемеряет» вкусность еды.
Сходили в склеп к батюшке Иерониму — отошел ко Господу в 2001 году.
Вышли — рот до ушей. Вроде ж из склепа вышли — а так на душе радостно… Благодатный был старец, разговорились с охранником — после смерти людям еще больше помогает, чем до нее. Даже, говорит, от СПИДа излечивает — ездил тут один парень года три, молился на могилке, причащался… И ведь выздоровел! Приезжал недавно с женой и двумя детьми, молился благодарственно…
Отправились осмотреть монастырь, получили благословение пофотографировать. Ходим, внутри монастырских стен и места-то немного, каждый пятачок застроен, стена не просто стена, а сплошной ряд сооружений — братские корпуса, мастерские. На ходу мужу говорю: завтра ж на службе все равно стоять, я бы сегодня лучше потрудничала. А муж мне: а я до того за рулем устал, я бы лучше на службу. Началась служба. Храм простой, стены беленые, иконы, три раки с мощами у колонн — святого Федора Ушакова и местночтимых святых — Феодора и Александра. Обошли, поклонились иконам, приложились к мощам. Началась служба, стоим. Минут через 5 подходит щупленький старичок, длиннющая вязаная жилетка, борода веником: ночевать остаетесь? Да, говорю. Причащаться будете? Нет, не планирую. Потрудничать не хотите? Хочу!!!
Привел в подвал. Подвел к распечатке: прочесть молитву перед началом доброго дела. Прочла. Дал две банки огурцов: кроши на винегрет. Такая «предкухня». Пол цементно-плиточный, как в гастрономе семидесятых годов. Прилавок кухонный, огромные мойки стальные, кранов два — есть и горячая вода, доска пластиковая, корзинка, полная ножиков с источенными лезвиями. Измельчила огурцы, получила бачок свеклы чистить и крошить, потом ведро лука. С луком не управилась! Не успела. Включил радио, прямую трансляцию из храма, «Ух», — говорит, — «служба заканчивается, ну что сделала то сделала, беги, не то муж потеряет. На исповедь ходишь? Везде исповедоваться надо, что невенчанные живете. Сходи к нашим батюшкам, исповедайся, уж вижу, тебе есть чего сказать». «А сами давно тут?» «Десять лет уж», — сказал брат Константин. – «Благодатный был старец наш отец Иероним, я его еще застал. Батюшка наш Иероним женатый был — жена ушла в один монастырь, сам в наш, дочь в другой монастырь, а вторая дочка вышла замуж за священника. Жена живая еще, приезжает, молится на могилке батюшки. Когда пришел сюда, спросил его благословения: в монахи хочу. Помолюсь, отвечает, ночью, утром скажу тебе волю Божью. Он так часто делал, ночью молится, спрашивает Господа, а утром дает ответ. И мне сказал: быть тебе, Константин, трудником 12 лет, такой тебе крест нелегкий. А потом и пострижешься». «А как семья отнеслась что в монастырь ушли», — спрашиваю? «Нельзя мне говорить», — ответил старенький брат Константин. – «Трагедия там у меня, одни кресты, расстроюсь — ничего не сделаю, нельзя мне отвечать». «Простите меня Христа ради», — попросила я.
После ужина разместились мы в гостиничке. Кельи 3 на 3 — в каждой человек по 5. Койки, застеленные по-солдатски, без морщинки, подушки уголком в одну сторону. Туалет внутри, ура! И вода в кране — хоть он и единственный, а не ледяная, теплая, нагревается за ночь…
