Старец Гавриил покоится в мощевике. Я еще успела вечером приложиться и к мощам, и к чудотворной иконе — сестра Фотиния рассказывала, что бесноватые около нее лают. Икона — список Семиозерной иконы Божией Матери. Оригинал в Казани, здесь-то же охраны нету, опасно, много же людей сейчас без Бога в душе живут. Украсть могут. Беленый храм, очень скромный, небольшой. Темного, почти вишневого, кирпича с белой отделкой снаружи. Несколько старинных икон, мощевик, список с Семиозерной… А атмосфера на редкость благостная. Никакой суеты. Утреннее правило в 5. Я даже не надеялась к нему проснуться. Но как ни странно — опоздала всего крошечку.
О старце Гаврииле сестра Фотиния рассказывала с дивной любовью. Как о своем родственнике, любимом, живущем где-то неподалеку. Что в три годика он пришел к родителям с радостным откровением: я не ваш, я Божий! Что выпросился в монастырь, уехал в Оптину, был при старцах, потом уехал в Москву — о которой потом рассказывал «я был в аду». Потом уехал в Раифу, а уже в годах — в Семиозерную пустынь.
О
«Я тут уж 15 лет. Поехала было в Раифу. А потом сюда. И бедно, и поразрушено все, и уединенно очень — а вечером спрашиваю: сердце мое, сердце, где ты было весь день? Сердце у меня больное, а я его ни разу не почувствовала!» — рассказывала сестра Фотиния.
Монастырь в глубине леса. «Вокруг раньше было действительно 7 озер — рыбные были места. А большевики все взорвали, только один храм хоть как-то сохранился, а остальные вообще все в руинах. Устроили тут машинную станцию. Зря старались. Озера исчезли. Ни рыбы им Господь не сохранил, ни красоты этой. Да вот неподалеку, на бывших монастырских землях, татарин дом построил, забором обнес, пруд выкопал. Живет себе. Ну Господь все управит, не наше дело.»
«Источник тут у нас есть. Преподобной Аксиньи. Это была одна пустынница, она лет 30 здесь жила одна-одинешенька, а потом неподалеку поселился первый монах, от которого эта пустынь и пошла. Очень бездетным помогает, чтоб детишки пошли. Тоже подзасыпан был. Но народ дорогу к нему все равно помнил. Тут у нас батюшка служил, разговорился он с одной татарочкой, с бездетной, атеистичной такой. Рассказал им с мужем про источник. Но, говорит, Господь у нас обеты любит. Если хочешь ребеночка — ходи на источник, пей водичку, только дай обет Господу — что сделаешь, если ребеночка дождешься. Те так и поступили. Сын у них родился. Через 9 месяцев! Построили они над источником красивую часовенку, купель, ну и крестились, понятно. Только туда дойти трудно сейчас, мостик в половодье снесло, а без провожатого окольную дорогу не найдете…»
«А еще у Аксиньи где огородик был, туда приходят болящие и валяются на грядках. Помогает. По вере, конечно, помогает. Но чего бы ходили-то из века в век, если б не помогало?»
Утро. Стучу по клавиатуре под петушиные вопли. Почему-то в семь — а я так на петухов рассчитывала в смысле побудки в полпятого. К восьми в храм — чтоб успеть в лавку, а потом на утреннюю службу. Наше путешествие заканчивается. Для чего-то Господь привел нас и сюда тоже. Вначале мы вроде не сюда собирались. У нас Дивеево было по плану. А потом решили ехать туда, куда глаза глядят, чтоб только в 5 монастырях по службе да простоять.
Холод на улице — дома я и не замечаю, что такие холода стоят. Всегда есть выбор одежды — ведь нет плохой погоды, есть плохо одетые люди. Здесь же, наряженная в мужнину рабочую куртку, завалявшуюся в машине, поверх собственных ветровки, футболки, жакета, свитера — понимаю, что очень даже есть плохо одетые люди…
Трудницы живут бедно. Железная койка, древний диванчик. Лавки, струганые столы, на которых трудница кроит монашеские рясы: думала, говорит, ну так здесь все разрушено, ну что я могу помочь, сил-то нету, все больное, живого места нет. А вот, нашла и себе дело по силам… и
В большом помещении швейной мастерской (?) на столах ящики с рассадой. Какая только не колосится рассада! Сказали, заморозки будут, вот и занесли в дом, пояснила сестра Фотиния. А на единственном свободном столе весь вечер она безостановочно раскраивала черные одежды. Огромные ножницы — такие же были у моей бабушки-портнихи, тонкое мыльце вместо мелка, метровая деревянная линейка… булавочки, нитки, обрезки… как будто в детстве побывала, у бабушки в гостях…
Утреннее правило в этом монастыре с 5 утра. Не поверила бы, что я на такое способна — но как миленькая стояла у порожка храма. Слава Богу, критические дни проявили подлинный гуманизм — и пришли на 3 дня позже обычного. Абсолютно ко всем святыням во всех монастырях успела приложиться. А предполагала, что минимум в трех просто в уголке постою, потолки поразглядываю…
Служба с 8-30. В 8 мы уже были в монастырской лавке, заказывали молебны, рассматривали книжки… А через 10 минут моя Фотиния говорила по телефону: «конечно, батюшка, если смогу, уж сколько смогу, я ж в наклонку не можу»… «А чего надо?», — тут же встряла я. «Свеклу сажать пойдешь?» — спросила та. «Пойду!» — и вот она в трубку просит у батюшки благословения взять с собой паломницу на свеклу. И я снова вместо службы отправляюсь трудничать. Все ж не у порожка стоять…
Поле сначала показалось мне маленьким. Но потом выяснилось, что оно очень даже большое. Когда по нему шла и шла — а оно все не заканчивалось и не заканчивалось… А мотыгу мне точно несколько раз подменили. Вначале она была такая легкая! Потом тяжеленькая. А в конце тяжеленная… Натягивали с братом-монахом веревку, делали бороздки, а когда пришел после службы муж и тоже принялся помогать, что существенно ускорило дело — перебралась на посев свеклы. Семена у нее оказались очень нарядные, звездочками, и даже не потяжелели по ходу дела — но в целом мой дебют в сельском хозяйстве оказался очень рукобячным. Руки стали ободранные — борозду заравнивала костяшками — и шершавые… А ногти! Мастерица по маникюру у меня точно в обморок упадет.
И вот я уже дома, и достаю из баула свою походную косметичку. С прожиточным минимумом. Тоник для лица, крем для век, для корней ресниц, ночной и дневной, для рук, для ног, шампунь и бальзам — и все это с удивлением извлекаю практически нераспакованным… Лицо обветрилось, кожа загрубела… Косметолог мой будет в шоке…
И понимаю, что хотя я и не хочу, и не смогу жить так, как насельники монастырей — но и так, как прежде, точно больше не получится. Что-то в жизни обязательно изменится… Что? Что Бог даст…
